- Прекрати считать меня маленькой обиженной девочкой, которая теперь всю жизнь будет бояться копов, - Сибилл снисходительно улыбается брату и мотает головой. Чего ей стоит держать себя в руках и не бежать рыдать в свою комнату, известно одному Дьяволу и, безусловно, Эдмунду, который слишком хорошо знал свою сестру, чтобы думать, что с нею и правда все в порядке. Не в порядке и будет еще не скоро. Сибилл плохо, страшно, ее тошнит от одной мысли о том, чтобы появиться в том самом полицейском участке, пусть даже это была ее прямая обязанность, ее работа, если угодно, то ее долг и она знала, насколько важно его исполнение. Помимо этого, Ланкастер осознавала, что если она позволит себе единожды дать слабину, дальше ничто не заставит ее продолжить работу. Это надо просто пережить, перетерпеть, справиться и смириться. Назад уже ничего не вернешь, а Эдмунд обещал, что ублюдки заплатят свою ошибку самую высокую из возможных цену, - Я же ведь уже даже совсем не боюсь огня, - контрольный аргумент, брат гладит ее по щеке, целует в висок и отпускает, не обращая внимание на то, что Сибилл трет едва заметные шрамы от ожогов, оставшиеся с ночи смерти родителей. Она умела справляться с травмами. Вероятно, никогда не справиться лишь с этой. А происшествие в полицейском управлении - ерунда. Ланкастер уже полегчало и полегчает еще больше, когда когда копы окажутся в могиле.

В этом полицейском управлении не было людей, которые не знали бы Сибиллу в лицо. С небольшой разницей в том, что кто-то знал ее как адвоката Ланкастеров - жесткую, непримиримую и порой совершенно беспринципную стерву, а кто-то, как жертву, рыдающую в голос девчонку, которая все время до самого выхода боялась отпустить руку брата, а потом не позволяла к себе прикасаться, как если бы это причиняло ей ощутимую боль. Подобный диссонанс, безо всякого сомнения, причинял девушке сильное неудобство. С которым ей пришлось мириться так же как и со всеми другими ощущениями, включая сильную дрожь, которую Ланкастер испытала, едва переступила порог управления, пусть даже с нею отныне безотрывно находился телохранитель, в то время как еще трое сидели в машине и нередко играли в карты на деньги, чем безумно раздражали своего начальника и еще больше - Эдмунда.
- Сядешь, - спокойно продекларировала Ланкастер шелковым голоском булгаковской Геллы, едва заприметила, что дежурный решил на всякий случай придержать паспорт Сибилл при себе. Гадкая ухмылка, возникшая на лице мужчины заставила девушку сцепить пальцы на запястьях и столь же гадко улыбнуться ему в ответ, - Сядешь. А если не пропустишь моего телохранителя - точно сядешь, - странное желание вместо формальных норм вцепиться в лицо дежурного раздражало Сибилл до безумия. Наконец, с глупой проформой было закончено и Ланкастер торопливо направилась к комнате для допросов, на пороге которой она мялась по меньшей мере минуты две, прежде чем телохранитель распахнул перед нею дверь, напоминая, что они оба здесь по работе, а не для того, чтобы лелеять собственные комплексы, сомнения и пубертатные страхи девочки, которую никто никогда не посмел бы обидеть. До недавних пор, разумеется.
- Что с лицом? - осмотрев своего подзащитного, Ланкастер скривилась, понимая, что ей  в некотором смысле в прошлый раз повезло больше. Она бы не пережила, если бы выглядела именно так, как выглядел ныне ее доверитель. Плевать. Эдмунд сказал, что ей надлежит лишь убедить его обо всем молчать, потому что купленный судья даст мальчишке условный срок, если маленький глупец не оговорит себя сам и заодно не подставит всю верхушку Bloods.
- Неважно. Все сядут, - деликатная в ряде вопросов прежде, теперь Сибилл решила не игнорировать ни одно из нарушений, за которое сами полицейские могли с легкостью потерять звание, работу, а иногда пойти под суд. За такую самодеятельность, следователь сильно переборщивший, мог загреметь лет на пять при самых худших обстоятельствах и Ланкастер была в том самом расположении духа, когда она не собиралась ничего упускать.
- Отказывайся от дачи показаний, не оговаривай сам себя. У них на тебя ничего нет и вряд ли будет. Судебное заседание назначено на завтрашний вечер - до суда выйдешь под залог, а на суде им не хватит доказательств с тем, чтобы посадить тебя надолго. Наибольшее, что тебе грозит - условный срок, - Сибилл пальцами провела по тонюсенькой папке с делом, заведомо осознавая, что даже если бы ни разу несудимый мальчишка не пользовался расположением Эдмунда, который и притащил его в группировку, он едва ли получил бы больше двух лет реального срока. Сотрудничество со следствием привело бы к куда более плачевным последствиям. Этого не хотел ни сам юноша, ни группировка, которая теперь пеклась о том, что обвиняемый слишком много знает, - По существу предъявленных обвинений, - принимая из рук телохранителя термокружку с кофе неторопливо размышляет Сибилл, - могу сказать, что это они, а не ты, надолго... - Ланкастер резко разворачивается, намереваясь попросить принести два сахара из машины, когда вместо этого утыкается прямиком в хорошо знакомого ублюдка и опрокидывает на него кофе, - Сядут.

Чего стоило Сибилл не вскрикнуть, известно лишь ей одной и самому Богу. Она отшатывается от МакЛина мгновенно и с такой силой, как если бы он ее ударил, что, конечно же, было бы для него попыткой самоубийства, потому что теперь от Ланкастер ни на секунду не отходил телохранитель, пусть и не отличавшийся высоким уровнем интеллекта, зато исправно работающий цепным псом, готовым разодрать глотку любому, кто позарился на жизнь, судьбу или благосостояние его хозяйки. И если раньше подобное Сибилл раздражало, то теперь казалось чем-то обыденным и нормальным, потому что охрана ее отныне была круглосуточной - только так девушка могла быть уверенной в том, что очередному офицеру полиции не вздумается повторить сомнительный подвиг предшественника. Впрочем, в полицейском управлении, в этом месте, рядом именно с этим человеком ощущение безопасности стиралось начисто. Память немилосердно возвращала Сибилл к пережитым мгновениям и она чувствовала, как ее пронзает мелкая дрожь и желание бежать, бежать без оглядки с тем, чтобы просить брата учинить жестокую расправу над всеми, кто был причастен к ее переживаниям, страданиям, страхам и боли. Взять себя в руки было не столь уж простой задачей, но Ланкастер всеми силами старалась убедить себя в том, что она обязательно справится с этим, потому что... Потому что... Она понятия не имела почему. Вообще-то ей совершенно не хотелось ни с чем справляться и единственное, что не позволило ей отдать приказ отделать чертового копа прямо здесь и прямо сейчас кулаками размером с человеческую голову это гордыня. Ведь если Сибилл сделает это, значит, ей не все равно, значит, ее все еще что-то тревожит, значит, ей все еще страшно. А Ланкастеры никогда не боялись копов. И не будут бояться их сейчас. А если напыщенная физиономия МакЛина считала иначе, то он здорово ошибался и Сибилл явно намерена была ему это показать, доказать и что там еще делают самодовольные маленькие нахалки, которых сильно обидели злые копы на двадцать лет старше?
- Вообще-то Вас никто не приглашал, мистер-я-отбираю-леденцы-у-детей, или как Вас там? - она скривила губы и подошла к своему доверителю, осматривая его придирчивым взглядом профессионала, который только и искал до чего бы докопаться, чтобы санкционированно сбросить бомбу на полицейский участок Майами, - Так что выйдите и закройте дверь с той стороны. А еще лучше, пишите рапорт об увольнении, потому что если мой подопечный захочет накатать на Вас бумагу и сообщить, что все, что есть на его лице, сделано Вами, то он выйдет из тюрьмы гораздо раньше Вашего, - она нарочно молчит о том, что если бы не Эдмунд, собственными руками написала бы точно такую же жалобу еще тогда, десять дней назад, и обязательно довольствовалась бы тем, что МакЛину дали пинка под зад. Но нет. Брат был куда более изобретателен в таких делах и куда более жесток. Поэтому Сибилла ждала того, что в скором времени Дэвид последует за своим дорогим напарником, а в следующей жизни переродится жабой, или на крайний случай, женщиной. Брату девушка верила безоговорочно. И была уверена в том, что ее подзащитный тоже ему верит. По крайней мере, следовало бы, потому что Эдмунд никогда понапрасну не разбрасывался словами и обещаниями, а сейчас он обещал, что вытащит мальчишку из самой большой задницы в его жизни, просто потому что... Сибилл не знала почему. Она не интересовалась глубинами бизнеса брата и потому часто мотивы его поступков были ей непонятны. Или почти всегда. Будь она главой криминального дома Ланкастеров, все было бы обязательно иначе. И труп МакЛина нашли бы на следующий день пригвожденным ко главному входу в полицейское управление. Красиво, заметно и впечатляюще. Увы, Сибилл была лишь женщиной. По крайней мере пока.
- Сами приходите завтра. А лучше не приходите никогда. У Вас ведь и без этого немало дел. В Майами столько не напуганных, не изнасилованных и не подчиняющихся Вам женщин, что без работы Вы вряд ли когда-нибудь останетесь, - она скривила губы и внимательно посмотрела на мальчишку, неторопливо присаживаясь рядом с ним и ободряюще хлопая его по плечу. Живое человеческое участие было куда важнее дурацких заверений и Сибилл это прекрасно знала. Лучше, чем кто бы то ни было еще.
- Что Вы встали? Несите типовую форму. Мистер Уилсон отказывается от показаний. Заседание о сумме залога завтра в девять утра. Не забудьте сменить рубашку.

Потеря телохранителя отдается в голове Сибилл тяжелым ударом, от которого ее вновь начинает трясти. Она знает, что случись здесь что-нибудь и копы обязательно за это ответят, но после событий десятидневной давности Ланкастер поняла, что ее вообще не интересуют последствия. Ее интересует то, что произойдет здесь и сейчас, потому что в случае чего, с переломанными ребрами, или пулей в виске, ей будет по большому счету все равно, захлебнется ли МакЛин в собственной крови, или нет. Она не хотела больше довольствоваться местью, забившись в угол кровати и не желая видеть никого, включая собственного брата, который половину следующего дня попросту уговаривал девушку выйти. Она хотела быть в безопасности, что, безусловно, гарантировал ей телохранитель и отсутствие безбожного ублюдка с хамоватым выражением лица в непосредственной близости, от которой Ланкастер просто воротило. С трудом справившись с желанием выбежать из комнаты допросов вслед за членом своей охраны, Сибилл подавила и пагубное устремление демонстративно распахнуть окно с тем, чтобы показать, что дешевую общедоступную дрянь ему лучше курить в другом месте. МакЛин хотел поговорить о деле? Что ж, дело выглядело весьма прискорбным со всех сторон, потому что хотя Ланкастер и недоговаривала, из уст офицера она слышала совершенно очевидную лживую чушь, которую, тем не менее, мальчишка мог принять всерьез. Со своей стороны Сибилл разумно молчала о том, что она здесь по личной просьбе Эдмунда и только один лишь Эдмунд из сентиментальных побуждений прикрывает зад мальчугана. Но, как известно, Ланкастер-старший никакого отношения к торговле наркотиками в группировке не имел и влиять на вопрос мог только косвенно. А что собирался в этой ситуации делать Итан Рассел с тем, чтобы его доверенные люди, один из которых и передал дрянь в руки курьера, не попали под раздачу, и представить было сложно. И вариант МакЛина не то, чтобы был исключен, с небольшой оговоркой на то, что он безбожно лгал обо всем, что ему, как представителю правоохранительных органов было известно. А ему было прекрасно известно, что ни один обвиняемый не переквалифицируется в свидетеля ни при каких условиях. И, уж тем более, не пройдет по программе защиты свидетелей. Уилсон может пойти на сделку со следствием, но ему все равно дадут срок, больший или меньший, а попытки скрыть личность того, кто дал показания против своих боссов окажется совершенно бесполезной, потому что ситуация была и оставалась чересчур очевидной. И даже если в конечном счете он получит полгода реального срока с обещанием выйти через три месяца, неужели кто-то и впрямь думает, что он проживет в тюрьме хотя бы неделю? Это было бы смешно и Сибилл обязательно бы засмеялась. Но она не предполагала, что ее оппонент может не знать этих простых вещей. Она знала, что он намеренно лжет и искажает факты и ей было не смешно. Не смешно, потому что МакЛин был жесток. И эта жестокость сильно пугала Ланкастер, даже сейчас.
- Вы - жестокий лгун, мистер МакЛин. И Вы прекрасно знаете, что ни по какой программе защиты свидетелей обвиняемый пройти попросту не сможет. Он должен быть чист как стеклышко, чтобы наше доблестное правительство провело его через бесконечную череду бланков, бумажек и финансовых затрат. Даже если он пойдет на сделку со следствием, он все равно окажется на скамье подсудимых и все равно получит срок - реальный, или условный - для него уже не будет иметь значения. Газетные сводки в красках рассказывают о том, что становится с теми, кто идет на столь сомнительные поступки, надеясь скрыться или спастись. Спасения для таких нет - ни в тюрьме, ни на воле. Некоторым везет больше и их, как я слышала в криминальной сводке вчера вечером, находят в канаве. А кому-то фортуна сопутствует меньше. Они выживают, но в канавах находят членов их семьи, - Ланкастер тяжело вздыхает, что-то помечает в блокноте, сочувственно улыбается своему доверителю, не понимая, о чем тут вообще можно думать. Жизнь его кончена. Единственный шанс спастись - положиться на Эдмунда, пока он не передумал заниматься благотворительностью. Но об этом Сибилл сказать не может. Вслух, - Моя цель - сохранить жизнь своему доверителю и любой ценой не поставить его под удар. Ах да, ударом я считаю и реальный срок в три года, который Вы ему организуете, судя по документам, которые вчера вечером были доставлены ко мне в офис, - она картинно поджимает губы, хлопает Уилсона по плечу и присаживается на стул рядом с ним, аккуратно кладя ногу на ногу, - Я же все еще не забываю о том, что мой доверитель, согласно Конституции является невиновным до тех пор, пока обратное не будет доказано судом. Так что прошу не оказывать давления на моего подзащитного. Особенно с учетом того факта, что Вам еще предстоит ответить за его сломанный нос, - неторопливая болтовня, за которой Сибилл скрывает свой страх. Говорить тут было не о чем в дальнейшем, потому что мальчишка не хуже нее понимал, что с ним станет, сотрудничай он со следствием. Единственной причиной, по которой Ланкастер все еще была здесь и изображала напыщенную стерву - она испытывала саму себя. Особая форма мазохизма, испытание на прочность, на умение держать себя в руках, справляться с эмоциями. Это было важно. Пусть даже лишь для нее одной, - Насколько я знаю, время для допроса вышло и ближайшие двадцать четыре часа вызвать моего подзащитного на еще один Вы не имеете права, так как Ваши законные восемь часов за сутки израсходованы. Дадим мистеру Уилсону поспать, или занесем в протокол еще одно нарушение? - сахарным голоском интересуется Сибилл и ждет, пока МакЛин позовет из коридора двух конвоиров. Когда это происходит, она вздыхает, поднимается на ноги и с какой-то обреченностью глядит вслед уходящему мальчишке, у которого теперь весьма вероятно вся жизнь пойдет наперекосяк.
- Я, полагаю, что на сегодня мы закончили, мистер МакЛин? - она ждет. Целых шесть секунд, с тем, чтобы не сорваться с места и не выбежать из управления прямо сейчас, - Тогда, до завтра. И передавайте привет напарнику.

- Вам показалось, - бесцветно произносит Сибилл, проводит руками по лицу и делает неоднозначный жест. Она не хочет говорить с МакЛином. Она даже не хочет его видеть. И тот факт, что вопреки ее желаниям, он все еще жил и дышал, раздражает и пугает Ланкастер куда сильнее, чем она могла бы себе представить раньше. Ведь если с ним все еще было все в полном порядке, значит, он мог повторить то, что сделал несколько дней назад. Парадоксом в этом смысле был тот факт, что если бы Сибилл узнала о том, что брат расправился с обоими копами, это огорчило бы ее еще больше. Вопреки частым соображениям обывателей, девушка не имела прямого отношения к делам брата, а потому она никогда не брала на руки кровь людей и более того, она была категорически против деятельности Эдмунда вообще, что, конечно же, не было известно никому больше. Со стороны она была любящей сестрой, полностью разделяющей взгляды и устремления единственного живого родственника. Лишь им двоим было известно, сколько споров и криков пережила фамильная вилла, прежде чем Сибилл научилась терпеть и примиряться с окружающей ее действительностью. Так что, лелея свои желания по поводу немедленной смерти обоих копов, она одновременно понимала, что в действительности никогда бы не смогла принять, что из-за нее погиб другой человек. Ланкастер не была ангелом во плоти и нимб над ее головой уже давно не светился, так что было бы глупым утверждать, что она не хотела мести. Безусловно, она ее хотела по многим причинам, большинство из которых упиралось в простую уверенность в том, что дочь и сестру Ланкастеров не имеют права трогать своими грязными ручонками ни копы, ни простые смертные, ни кто бы то ни было еще. Так что, она была уверена в том, что с большим удовольствием посмотрела бы на то, как Эдмунд отпинает МакЛина и его напарника. Жаль только брат никогда бы ей этого не позволил, прекрасно зная, что Сибилл не выдержала бы ничего из того, чем все это должно было неизменно закончиться. Так или иначе, но неотомщенная Ланкастер чувствовала, что полицейский является для нее угрозой и потому испытывала стойкое желание как можно скорее закончить со всеми делами и покинуть управление с тем, чтобы облегчить душу в домашнем баре, к которому в привычной ситуации Сибилл прикладывалась один раз в году - в годовщину смерти своей семьи. Будь здесь отец и все было бы совсем иначе. Никто не посмел бы ее тронуть, никто не стал бы на нее так смотреть. Увы, Эдмунд отцом не был. Он не умел столь же виртуозно сохранять покой своих близких, оберегая их даже от намеков на какие-либо волнения. Сибилл его не винила. Она лишь боялась, что однажды Эдмунд повторит судьбу их отца.
- Всего хорошего, мистер МакЛин, - вторит ему девушка и, поправляя складки платья, неторопливо направляется к двери, ощущая немыслимое напряжение лишь от того, что ей придется пройти рядом с офицером, оказаться в его непосредственной близости, такой ощутимой, что достаточно лишь протянуть руку и он сможет до нее дотронуться. Секунды застывают, приближая момент и в какое-то короткое мгновение девушке кажется, что ей удастся избежать какого-либо контакта, а за пределами этой комнаты ее ждет безопасная близость собственного телохранителя, который был изумительным образом проинформирован о том, что к Сибилл нельзя ни прикасаться, ни подходить слишком близко. Как бы там ни было, чересчур резкий выпад Дэвида заставляет Ланкастер чуть слышно вскрикнуть, прижав руку к губам. Она вздрагивает с такой силой, будто произошло что-то страшное и силится отшатнуться от полицейского, ощущая как ее начинает трясти почти так же, как трясло в ту ночь в участке.
- Отпустите, - шепчет девушка и дергает рукой, едва сдерживаясь от того, чтобы закричать. Ей не сразу понятна причина такого поведения МакЛина и, если честно, Сибилл не хочется ее узнавать. Для Ланкастер мгновения, которые коп вглядывается в ее лицо кажутся вечностью. Мнится, она не может даже дышать, делая все возможное, чтобы как можно скорее оказаться хотя бы в нескольких шагах от мужчины, так что едва он отпускает ее, Сибилл создает расстояние достаточное для того, чтобы дать себе короткую передышку. Прикосновение копа горит огнем, от которого она не может избавиться, сколько ни трет предплечье. На глазах как-то против воли проступают слезы, но Ланкастер не дает им скатиться по щекам. Не дает, потому что от дальнейших слов МакЛина у Сибилл закладывает уши.
- Что? - Ланкастер не верит своим ушам и смотрит на копа с широко распахнутыми глазами. Ей чудится, это просто воспаленный переживаниями мозг выдает желаемое за действительное. Этот мерзкий подонок не может быть мертв - Сибилл в судьбу не верила и не верила в то, что злой рок накажет его за то, что он сделал. Зато кое-кто другой вполне мог наказать, не спрашивая у сестры разрешения, - Что Вы говорите? Этого не может быть. Неужто очередная жертва полицейского беспредела огрела его стулом в участке? - Сибилл пытается выглядеть насмешливо и иронично. Но ей не смешно и ирония дается с большим трудом. Она искренне надеется на то, что ей сейчас скажут, что коп умер из-за перитонита, или передоза наркоты, а еще лучше, что он катался на горных лыжах и сломал себе шею. Да тысячи вариантов без участия ее брата! Пьяная драка, ревнивая жена, автокатастрофа, но только не Эдмунд! Ланкастер не хочет знать. Ее все еще ощутимо потряхивает, так что все, что она может из себя вытянуть это короткое: - Соболезную Вам и Вашей утрате. Дежурная фраза и Ланкастер делает шаг по направлению к двери, ожидая, что МакЛин освободит проход.